Рассказ Вячеслава Игрунова. Июль — август 2005 г.

Одесская библиотека самиздата: 1967 – 1982

Осенью 1965 года я пришел к выводу, что необходимо изменить существующий политический строй, поскольку  с таким строем к коммунизму не придешь. И в октябре 1965 года с моим другом, Николаем Базилевым, мы приняли решение о создании подпольной группы. Первая четверка выглядела так: я, Николай Базилев, Анатолий Гланц и Людмила Бабий. Впоследствии к нам присоединился Александр Рыков, с именем которого  связана библиотека самиздата, Зусь Тепер, один из хранителей библиотеки,  и  еще несколько человек. И поскольку с самого начала наша подпольная организация считала, что нельзя действовать,  не понимая законов истории, то главной формой работы для нас были семинары, там-то мы и начинали изучение литературы, и именно для семинаров приобреталась литература.

Библиотека самиздата была продолжением библиотеки нашего подпольного кружка. Осенью 1965 года мы стали приобретать книги для наших семинаров.  Обучались мы тому, что сейчас принято называть политологией и социологией, и в то время выступали как группа социологов. Это была такая легальная вывеска.

Мы собирали, в основном, литературу по истории, а также Маркса, Энгельса и первые издания Ленина, которые потом были уничтожены[1]. Это были единичные, разрозненные тома, зато потом нам удалось достать все примечания[2], то есть то, за что собственно эти издания и были уничтожены. Эти примечания были для нас важны.

Например, такая книга как «Вехи», запрещенной не была никогда, но она ходила в самиздате, как нормальная самиздатская книга, я сам сделал с нее несчетное количество фотокопий и раздавал людям читать. Конечно, это самиздат. Но это еще не была библиотека, и я не считаю, что именно это является началом библиотеки.  Собственно, библиотека самиздата начинается в январе 1967 года. В Публичной библиотеке имени Ленина Саша Рыков (Александр Николаевич Рыков) читая какую-то из книг,  полез в Большую советскую энциклопедию, чтобы прочесть там статью о Троцком. Естественно, никакой статьи о Троцком он не нашел, но обнаружил статью «Троцкистско-зиновьевский блок». И в тексте «Троцкистско-зиновьевского блока» лежало от руки переписанное «Открытое письмо Раскольникова Сталину». Естественно, первым делом он принес этот текст мне. Текст произвел на нас всех очень сильное впечатление, и мы немедленно дали его переписать. Его переписала от руки девушка, имени которой я не помню, фамилия ее Лось, впоследствии она стала женой члена нашей подпольной группы Димы Еременко. Переписанное письмо мы сшили аккуратненько в бумажной обложечке, а сам текст положили в ту же самую  Большую советскую энциклопедию, решив, что будет правильным дать прочесть письмо и другим читателям. Через некоторое время мы его там не обнаружили. У нас было такое ощущение, что эти листочки могли бы стать каким-то крючком, на который можно было кого-то поймать. Мы пытались искать этот текст по  другим статьям, но ничего из этого не получилось.

Некоторое время спустя я  достал машинку, которую взял у Николая Базилева, и мы перепечатали  письмо в четырех экземплярах. Сразу же это было распределено по разным квартирам.

Главным хранителем был Дима Гринюк. Он был друг и одноклассник Анатолия Гланца.  Хранилась поступавшая литература самым замечательным образом. В квартире, где жил Гринюк, поставили  обычное паровое отопление; печка, которая когда-то служила для обогрева и на которой готовили, оказалась не нужна.  Вот Гринюк у духовки этой печки вырезал стенку, чтобы она отгибалась назад, поскольку духовкой никто не пользовался, и  начал складывать туда тексты. Сначала это был только «Раскольников». Таким образом начало самиздатской библиотеки, типичной осмысленной самиздатской библиотеки, это январь 1967 года.

Надо сказать, что следующие тексты поступили к нам очень не скоро.

Осенью того же года я поехал к Рыкову, который проходил практику на четвертом курсе, в славный город Ленинград. И вот, в этом городе познакомился с небольшой подпольной марксистской группой, во главе которой стоял Григорий Канович, школьный учитель истории.  У нас были долгие споры с ним.  Познакомились мы через молодого человека, с которым разговорились на публичной лекции профессора В.А.Ядова[3]. Разговор с Ядовым был настолько интересным, что молодой человек пригласил нас к своему учителю, Г. Кановичу. Канович жил в городе Павловске. Уезжая, я увез от него письмо «Будущему поколению руководителей партии» Н.Бухарина с предисловием А. Лариной-Бухариной, и какие-то еще тексты.  «Последние слова»  А.Синявского и Ю. Даниэля чуть позже привез в Одессу Рыков от того же Кановича.

И после этого опять был довольно большой промежуток молчания – до августа 1968 года. Студент биофака МГУ Александр Живлов продавал возле букинистического магазина в Одессе разные книжки. Моего приятеля Анатолия Гланца эти книжки поразили. Это были мемуары Антокольского, это была книжка Бродского, изданная в Нью-Йорке, и что-то еще. Живлов просто стоял на улице и продавал. Денег у моего приятеля не было, он тогда попросил у Живлова координаты, чтобы можно было встретиться и эти книжки купить. Живлов ответил «У меня еще много чего есть: «Доктор  Живаго» и т.д.»  Это была просто фантастическая вещь: как просто человек продает то, за что могут посадить?

Осенью я поехал в Москву покупать «Раковый корпус», «В круге первом». Поскольку друг Анатолия Гланца Додик Штрихман имел в городе Люберцы брата, который был знаком с людьми из окружения Ларисы Богораз. Выяснилось, что можно запросто купить книги Солженицына. В этот момент я уже взял адрес Живлова, до этого Рыков пытался получить через сестру Живлова какие-то книжки, но ему это не удавалось.  Единственное, что ему удалось выклянчить – это книгу, изданную в Соединенных штатах о политической системе США. Вот эту книгу ему дали. Никакого «Нового класса» М. Джиласа, никакого Бердяева, никакого Пастернака обещанного, ничего этого не было. Похоже было, что парень затаился…

Я нашел его в университете и остался жить в университетском общежитии,  поскольку мне жить было больше негде. Мы с ним задружились и он решился мне дать некоторые книги. Это был «Доктор Живаго», «Истоки и смысл русского коммунизма» Бердяева и «Новый класс» Джиласа. Была там еще книжка, которая до сих пор у меня находится, это расследование убийства Кеннеди, изданная в Соединенных Штатах.  Так вот, с этих книжек и начался бурный рост  библиотеки самиздата.

Кстати, ни «Раковый Корпус», ни «В круге первом» я купить не смог. Поскольку это происходило после ареста Ларисы Богораз[4], люди были перепуганы. Сложилось ощущение, что с арестованными обращаются так, словно они  уже никогда не выйдут на свободу. То есть, было ощущение, что начинаются самые жестокие репрессии. Поэтому ничего они нам не продали. Впоследствии мы еще получали какие-то книжки от Живлова. Но теперь Саша Рыков стал ездить в Москву.  Он привозил одни книжки и брал другие.

Осенью того же 1968 года, в той же самой библиотеке, где мы нашли «Открытое письмо Раскольникова»,  Саша Рыков познакомился с целым рядом людей. Прежде всего, это была Белла Езерская, заместитель директора библиотеки, с которой у него сложились хорошие отношения.

Но я был конспиратором, а Саша, как мне казалось, не всегда понимал, что можно говорить, а что нельзя. Но именно это и привело его к знакомству с Беллой Езерской. А она познакомила его в свою очередь с братьями Авербухами, Игорем и  Исаем, и самое главное она познакомила нас с преподавателем русского языка и литературы Исидором Моисеевичем Гольденбергом, с которым Саша встретился, и предложил ему «Доктора Живаго». После этого взамен Саша получил от него «Собачье сердце» и еще какие-то книжки. В конечном итоге, он предложил нам огромное количество литературы. Это были «Хроника текущих событий», письма протеста – в общем типичный, характерный самиздат. Но там же были и работы Г. Померанца, которые меня поразили до глубины души, потому что мы впервые увидели перед собой труды человека, чьи взгляды похожи на наши.

Таким образом, с конца 1968 года самиздат у нас стал появляться регулярно. Эта литература появилась у Исидора Моисеевича Гольденберга от людей из круга Л. Тымчука. Тымчук в свое время подписывал письма протеста, ездил в Москву и оттуда привозил какую-то литературу. Тем или иным образом она скопилась у Исидора Моисеевича Гольденберга. Кроме того, Гольденберг познакомил нас с Авраамом Шифриным, лидером сионистов, но это было чуть позже, в 1969 году. И уже тогда мы стали получать литературу от Шифрина. Это был типичный самиздат. Саша Рыков начал  ездить к знакомым А.Шифрина в Москву, став постоянным курьером. Позднее у Рыкова установились очень хорошие отношения с В.Тельниковым, который нас регулярно обеспечивал литературой, потом с Ю.Шихановичем.

Когда Ю.Шиханович не находил текста, который я у него запрашивал, он обращался к Любарскому. Любарский передавал ему какие-то тексты, которые потом шли к нам. Естественно, потом они возвращались в Москву. За исключением тех, которые нам дарили или тех, которые мы покупали.

Кстати, тогда уже существовал рынок тамиздата. И торговцы, например, контрабандисты, которые продавали наши национальные художественные ценности – иконы и прочие раритеты – они же торговали и тамиздатом.

Появились люди совершенно иного круга. Например, Владик Зелинский, из христианского движения, через которого мы также получали книги русских православных философов. В общем, источники были самые разнообразные.

Вот таким было начало библиотеки. Потом связи с Москвой прервались. В 1971 году уезжает Тельников, с которым у нас была постоянная связь. И я приезжаю, чтобы он мне передал какие-то координаты, чтобы можно было постоянно поддерживать контакты с Движением, чтобы можно было получать литературу, он меня познакомил с несколькими людьми.  Главными из них были В.Хаустов и Ю.Шиханович. Но и Хаустова, и Шихановича весной, по-моему, в мае 1972 года, арестовывают. Отношения фактически прервались.

В.Чалидзе, например, не проявил никакого интереса работать с одесской библиотекой. Мы ему говорили: «У вас есть Комитет прав  человека в СССР. Мы готовы открыть его филиал в Одессе. У нас есть квартира, где мы готовы выставить ваши издания и другие более или менее не криминальные вещи. Туда будет ходить наша интеллигенция, будет читать, и само по себе это может стать каким-то прорывом». Чалидзе это совершенно не заинтересовало. «Зачем нам какая-то Одесса. Здесь у нас в Москве мало кто интересуется, а Вы говорите – Одесса».

Я сказал: «Хорошо, не хотите, так не хотите. Давайте хотя бы установим какой-то контакт, чтобы нам от вас получать какую-то литературу». «Зачем? – говорит. Вот у вас есть Шиханович, это прекрасный контакт, работайте с ним». Осенью 1972 года уехал Чалидзе, то есть фактически все связи, которые мне оставил Тельников, погибли. Нужно сказать, что еще многое прервалось в связи с «самолетным» процессом, так как после этого начался массовый выезд за рубеж евреев и те люди, с которыми поддерживал отношения Рыков, тоже исчезли.

Кстати, с Рыковым у нас отношения сильно расстроились, он уехал в Москву с февраля 1972 года. Даже те контакты, которые у него были,  ушли с ним, мы с ним расстались не очень дружелюбно. И таким  образом, для нашей библиотеки связи были  прерваны, и с мая 1972 года по осень 1973 года у нас фактически не было никаких контактов.

Восстановление этих связей произошло осенью 1973 года, когда Ирина Корсунская приехала к Тымчуку восстанавливать отношения. И Корсунская повела меня по многим домам: к Горбаневской, Гинзбургу, Богораз, Ходорович, Лисовской… – словом, ко всем на свете. Связи восстановились, и вот с этого момента, с начала 1974 года, библиотека получила совершенно неограниченные каналы доступа к литературе.

Мне уже сдавали целые пленочные архивы: например, Леонард Терновский передал мне архив пленок; дальше, Ирина Максимова и ее муж Виктор, близкие друзья Горбаневской, с которыми она начинала размножать «Хронику», тоже мне передавали огромное количество пленок. Это были самые лучшие в Москве пленки (например пленки, которые я взял у Терновского были заметно хуже).

Таким образом, второе рождение библиотеки – это 1974 год, с которого начинается  устойчивый и никогда не прерывавшийся контакт с общественным движением и пополнение фонда шло быстрыми темпами.

Если, скажем, на производство самиздата в 1970-72 годах мы тратили около 400 рублей в месяц, то в 1973-74 годах эта цифра была приблизительно такой же. Но при этом все это было настолько эффективно, мы литературу получали просто пачками.

Пик приходится на 1979 год. Если в 1973-75 годах основной круг читателей был порядка двухсот  человек, причем не только в Одессе, хотя в Одессе была львиная доля читателей. В 1979 году, по моим подсчетам, библиотека охватывала до двух тысяч человек, причем в дюжине городов по стране.

Закончилась она с арестом Петра Алексеевича Бутова в феврале 1982 года. Арест – это конец библиотеки.  В библиотеке начались сбои уже с моим арестом в 1975 году. Она перестала функционировать в том режиме, в котором была запланирована. У нас с Бутовым сформировались разные подходы к функционированию библиотеки.

1979 год – это был настоящий пик библиотеки. Но это же и был пик наших разногласий с Бутовым, после чего мы фактически расстались. Библиотека функционировала, мы поддерживали какие-то человеческие отношения, но вся ответственность за библиотеку перешла к Бутову. Он получил эту библиотеку перед моим задержанием. В сентябре 1974 года я начал поэтапно передавать библиотеку, и с моим арестом она полностью перешла к нему. Когда я вышел, она была в достаточно свернутом состоянии, законспирирована. У Пети были конфликты со Светой Арцимович (в своих воспоминаниях он пишет об этом). Света  действительно очень бурно и активно раздавала литературу в доме. Петя боялся провокаций, стукачей и прочих. И вся библиотека была надежно спрятана и функционировала в спокойном режиме.

А когда я вернулся, то пытался активизировать работу с литературой, и, так или иначе, это привело к нашему конфликту с Петей. Я уже мало представляю, как функционировала библиотека, начиная с 1980 года.

Главными партнерами Пети были, прежде всего, Лена Даниэлян, Леонид Заславский, отчасти Аня Голумбиевская. Вот это были точки распространения литературы. У Пети Бутова довольно много литературы было изъято во время обыска. У Лены Даниелян тоже много литературы взяли во время обыска… У Бутова была очень серьезная конспиративная система, но эта конспиративная система с одной стороны … разводила людей друг от друга, а с другой стороны, поскольку люди не пересекались, чтение литературы не служило для образования некоего общественного круга. Она, скорее, решала задачи индивидуального просвещения. Люди не видели друг друга, литература не была основой некоего клуба.  Это была другая концепция. Но в связи с тем, что была другая концепция, литература скапливалась в определенных местах, что делало библиотеку уязвимой… Так что какая-то часть литературы начала гибнуть уже в 1981 году. А в 1982 году с арестом Пети Бутова все концы потерялись. Остались только какие-то отдельные книги у одного, у второго, у третьего…

О том, у кого и где находится пленочный архив, мы узнали уже от Петра, когда  я работал в Москве. Они хранились за вытяжным шкафом (в химической лаборатории, где работала моя одноклассница и приятельница Таи Коптевой Муся Финкель) и значительная часть пленок так и осталась там, их не смогли оттуда  вытащить. Отдельные книжки остались у Виктора Ланового. Он был последний человек, который брал какие-то книги в нашей библиотеке. Таким образом, январь 1967 года — находка письма Раскольникова – это начало, а февраль 1982 – арест Бутова – это конец. Таким образом, библиотека существовала 15 лет.

Кто были читатели? Я уже некоторых людей называл. Понятно, что в основном это были студенты и преподаватели ВУЗов, школьные учителя, то есть, это была обычная интеллигенция. Сотрудники кафедры А. Уемова (кафедра философии университета) были постоянными читателями. Я носил литературу Юрию Иосифовичу Зуеву, и он раздавал ее.

Исидор Моисеевич Гольденберг, учитель литературы, тоже раздавал разным людям, в том числе и Алексееву–Попову, учителю Павловского, которому тот впоследствии дал «Архипелаг ГУЛаг», который и послужил поводом для моего ареста.

Я давал литературу студентам университета, а также политехнического института. В политехническом институте у нас был очень активный студент Сергиенко, который впоследствии перешел в университет на физфак, где учился с Бутовым и где они издавали описываемую  в мемуарах Бутова газету.   Он был тоже распространителем в достаточно широком кругу интеллигенции. Но, к сожалению, не все были связаны друг с другом. Например, тот же Сергиенко входил в круг Зильбермана, а Зильберман входил в круг Уемова, а здесь, в Москве, впоследствии Зильберман  был аспирантом у Левады. Иногда я из просветительских целей давал даже рабочим, но не помню ни одного случая, когда бы я не раскаивался в этом.

Я ведь сам работал то грузчиком, то еще кем-то, вокруг меня были такие же люди, некоторые из них были не без просвета в голове и мне казалось, что им тоже можно давать литературу. Некоторое количество таких людей было в кругу Ани Голумбиевской, но их было немного. А в основном это преподаватели вузов, учителя, преподаватели средних учебных заведений (например, театрального училища).

Теперь о том, кто были хранители. Во-первых, естественно, как я уже сказал, первым хранителем был Дима Гринюк. Еще одним хранителем был Зусь Тепер, один из первых членов нашей подпольной группы. С его сестрой я учился в одном классе, и через него я познакомился с Сашей Рыковым. Он привел к нам Сашу Рыкова.  Тепер жил в доме, отапливаемом углем. И в сарае, где хранился уголь, был закопан ящик, где собирался и хранился самиздат. Тепер сейчас живет в Соединенных Штатах Америки, в Бостоне. Гринюк был просто одноклассником Гланца, впоследствии он поступал в какой-то вуз, но его семья уехала в новый дом, хранить самиздат негде было… Некоторое время хранил у себя литературу Валера Резак, он был главным активистом, главным перепечатчиком, главным фотографом. Он фотографировал все книги. Он отработал блестящую систему фотопечати. Но потом хранителем стал его друг Коля Помогайбо, работавший рабочим. Он во время Новочеркасского расстрела был суворовцем, потом поступил на первый курс того же физфака, на котором учился Бутов и впоследствии Сергиенко, и здесь же учился Валера Резак. С Валерой потом они сдружились, правда, пьянство послужило поводом для их отчисления из вуза, но дружба сохранилась, и в ней важную роль играло негативное отношение к советской системе. Самиздат резко изменил жизнь Резака, а Помогайбо стал профессиональным рабочим. Помогайбо был самым долгим хранителем библиотеки. Некоторое время хранил литературу на квартире Валентины Прокопенко член нашего кружка Виталий Сазонов. Мы снимали ему там квартиру, где он занимался живописью, и там же хранил библиотеку. Очень далеко от центра, в поселке Котовского. Почти постоянным хранителем нашего пленочного архива была Дина Самсоновна  Точиловская, мой классный руководитель с девятого класса. Потом я эти пленки забрал и передал Бутову. Потом некоторое время хранил у себя материалы Городенцев, он впоследствии стал священником. Было много эпизодических хранителей.

Как я уже говорил,  у нас было около 2000 читателей. Персонально я, конечно, всех не знал, у нас была многоступенчатая система: библиотекарь передает книги какой-то дюжине людей, которые сами в свою очередь являлись центрами распространения. Из тех сведений, которые называли  распространители, и складывалась эта цифра. Она сравнима с тем показателем, который в библиотеках называется «запись читателей на абонемент».  Одни из них могли взять одну-две книжки за все время. Другие были постоянными читателями.

Еще одна особенность: в  самиздате – соотношение «копия  — оригинал» очень сложное. «Хроника текущих событий», отпечатанная на машинке, это и есть оригинал, а зарубежное издание  — копия. Наша самиздатская литература, большей частью, вся была в машинописных копиях. Это были машинописные копии, иногда специальные машинописные копии, изготовленные для продажи. Но основная часть распространялась бесплатно.

Мы получали разные тамиздатские книжки, брошюрки,  журнальчики.  Их привозили в Одессу я или Саша Рыков, и мы изготавливали на их основе пленки. Думаю, 90 % процентов нашего фонда было микрофильмировано. О том, в каких условиях они производились и хранились,  как работал Валера Резак — это отдельная поэма. Валерий Резак был вообще героическим человеком. Но, естественно, мы всегда делали попытки получать пленки из Москвы, потому что возить книжки было довольно опасно. Например, я в самолетах, начиная с 1972 года, не летал вовсе, потому что там  устраивали досмотр. По такому пустяку «залететь» не хотелось. Но когда даже едешь в поезде, тебя могут всегда снять. Как меня, например, в Фастове сняли, и отобрали тамиздатскую книжку и письмо Горбаневской. Но сколько мы не пытались найти постоянных партнеров  в Москве, все фотокопии были плохими, за исключением  тех, которые передал нам муж Ирины Максимовой Виктор. Это были лучшие фотокопии. Они не уступали нашим.

Мы работали приблизительно в дюжине городов.  Были самостоятельные центры распространения, такие как Новосибирск и Запорожье. Мы поставляли литературу туда постоянно. Кроме того, мы поставляли литературу для распространения  в Москву и Ленинград. Кроме того, на базе нашей библиотеки работали постоянные кружки. Люди читали не просто из интереса – это была небольшая школа на базе нашей библиотеки.

Ну и теперь  о книгах: там несколько сот книг было, а статей, писем, отдельных документов было очень много. Оригиналов тамиздата у нас было очень мало (около двадцати книг), потому что мы их в Москве получали и в Москву возвращали.  У нас был пленочный архив, чтобы можно было восстановить все, что было в обороте. К сожалению, у нас не хватало денег для того, чтобы копировать все. Итак, библиотека была активным инструментом общественной деятельности, а не просто хранилище документов.

Беседовала Елена Струкова (ГПИБ России, июль – август 2005 года).

________________________________________

[1]Речь идет о первых трех изданиях «Собрания сочинений» В.И. Ленина вышедших в 1920-30-е годы, «Ленинских сборниках» и первом «Собрании сочинений К.Маркса,  Ф.Энгельса.  Фактически во всех крупных библиотеках четвертое, а затем  пятое (Полное собрание сочинений) В.И. Ленина,   второе издание «Собрания сочинений» К. Маркса и Ф.Энгельса находились в открытом доступе в читальных залах,  и первые издания не были востребованы.

[2]Примечания  к первым изданиям В.И.Ленина и К.Маркса, Ф.Энгельса были подготовлены при участии Л.Б.Каменена, Н.И. Бухарина, Д.Б. Рязанова  и др.

[3] Ядов Владимир Александрович (р. 1929) – ведущий современный российский социолог, пионер проводившихся в СССР эмпирических социологических исследований, один из создателей ленинградской социологической школы, автор диспозиционной концепции регуляции социального поведения личности.

[4] Лариса Иосифовна Богораз-Брухман (1929 – 2004) – знаменитая советская, российская правозащитница, жена Юлия Даниэля. 26 августа 1968 г. Богораз приняла участие в демонстрации протеста против ввода советских войск в Чехословакию, состоявшейся на Красной площади. За это она получила 4 года ссылки в Иркутской области (1968 — 1972).