Из Саратова о Д.Б. Рязанове

Отрадно, что в Саратове вспомнили о Давиде Борисовиче Рязанове.

Журналист Информационного агентства «Версия-Саратов» Кирилл Кашкин написал о Давиде Борисовиче Рязанове, директоре Института К.Маркса и Ф.Энгельса и основоположнике наших ценнейших книжных коллекций. В тексте, преимущественно, использованы материалы из монографии Якова Григорьевича Рокитянского «Гуманист октябрьской эпохи: академик Д. Б. Рязанов, социал-демократ, правозащитник, ученый» (М.: Собрание, 2009. – 575 с.). Надеемся, что пробуждающийся интерес к удивительной и незаурядной личности Рязанова поможет отыскать новые документальные свидетельства его вынужденного пребывания в саратовской ссылке. ЦСПИ поддерживает любые начинания в этой области и надеется, что в краеведческом музее Саратова когда-нибудь появится небольшая, но специальная экспозиция о Д.Б. Рязанове.

Дополнительные материалы о Д.Б.Рязанове см.: http://rjazanov.shpl.ru/index.html

9-й съезд РКП(б), четвертый справа в верхнем ряду Давид Рязанов

Из Крестов в богему

Сегодня мы вспомним одну из наиболее забытых страниц истории опального факультета, связанную с некогда известнейшим в России человеком — Давидом Рязановым, про которого сейчас если и вспоминают, то в узких столичных академических кругах. И это понятно: Давид Борисович Рязанов (настоящая фамилия Гольдендах) известен не просто как историк, но как участник русского и западного социал-демократического движения, а после Октябрьской революции — как основатель Института Маркса и Энгельса, который в последующем стал Институтом марксизма-ленинизма.

Ровесник Ленина, Давид Гольдендах родился в еврейской семье в Одессе 10 марта 1870 года. Учась в гимназии, он попадает в водоворот местного социалистического подполья — сначала примыкает к народникам, затем знакомится с трудами Маркса и Энгельса. В 19 лет уезжает в Париж, где посещает лекции в Сорбонне и Коллеж де Франс, а также трудится в национальной библиотеке. По возвращении в Россию юного интеллектуала арестовывают за участие в революционной деятельности, и он несколько лет проводит в тюрьмах (в частности, с 1891 по 1896 годы пробыл в питерских Крестах) и ссылках. Впоследствии уезжает в Европу, где сближается с русскими эмигрантами-социалистами (с Георгием Плехановым). Когда Россию в 1905 году захватила первая русская революция, Давид Рязанов вновь возвращается на родину, сначала живет в Одессе, потом перебирается в Петербург, где становится одним из организаторов первых профсоюзов. В 1907 году Рязанова высылают из страны, и он вновь оказывается в Европе, где сближается с Львом Троцким, который в русской социал-демократии занимал промежуточную, центристскую, позицию между правыми (меньшевиками) и левыми (большевиками), критически относясь к Ленину и его соратникам. Спустя три десятилетия это выйдет Давиду Борисовичу боком и станет своеобразной причиной его попадания в Саратов.

Вернувшись в 1917-м в Россию, утонченный интеллектуал и европеец до мозга костей, Рязанов проявляет свою «инаковость» против центральных партийных убеждений: критикует ленинский план вооруженного захвата власти, выступает против однопартийной большевистской диктатуры, предлагая создать «однородное социалистическое правительство», при этом считает вредным разгон Учредительного собрания. В 1918-м в знак протеста против подписания Брестского мира выходит из рядов большевиков, но через несколько месяцев возвращается, занимая в последующие годы сугубо мирные должности в Народном комиссариате просвещения под руководством Анатолия Луначарского, с которым он политически сблизился еще со времен европейской эмиграции.

В 1921 году Рязанов, работавший до этого в управлениях архивным делом и по делам науки Наркомпроса, становится основателем Института Маркса и Энгельса, которыми руководил десять лет. В 1929-м Рязанов становится действительным членом Академии наук СССР по специальности «история». Под его началом в свет выходят сотни книг не только Маркса и Энгельса, но других мыслителей: 25-томник Георгия Плеханова, работы Людвига Фейербаха, Адама Смита, Дени Дидро, Георга Гегеля, Карла Каутского и многих других.

В 1930 году в стране на высоком уровне отметили 60-летие «выдающегося историка и деятеля коммунистического движения» и 40-летие его общественной и научной деятельности, в печати публиковались приветственные статьи, а сам юбиляр получил множество поздравительных телеграмм от первых лиц СССР.

Как отмечает биограф Давида Рязанова Яков Рокитянский, в этот период, когда первые волны массовых репрессий уже коснулись партийных оппозиционеров, выдающийся академик, всегда имевший свое мнение, помогал товарищам, исключенным из партии и находившимся в ссылках. Среди них были и такие фигуры, которые впоследствии стали жупелом официозной пропаганды. Например Троцкий, который, к 1930 году покинув СССР, не забыл про Рязанова и опубликовал в «Бюллетене оппозиции» поздравительную статью к юбилею академика-историка, которая в СССР была не комплиментом, а скорее компроматом на академика. Хоть Рязанов и не поддерживал никакую из внутрипартийных оппозиций линии ЦК, его откровенно независимые взгляды вызывали у руководства не меньшую неприязнь, чем правые или левые уклоны. Старому подпольщику стали припоминать его дореволюционые антиленинские выпады в прессе уже в конце 1920-х. Давид Борисович писал ответные статьи своим критикам, но публикации Рязанова не выходили в печать, доходя до партийного руководства и лично генерального секретаря Иосифа Сталина. И вот в ночь с 23 на 24 декабря 1930 года директора Института Маркса и Энгельса арестовывают по сфабрикованному делу о «Союзном бюро РСДРП (меньшевиков)», а уже в апреле 1931-го особое совещание ОГПУ приговаривает к трем годам ссылки, которую надлежало отбывать в Саратове.

Здравствуй, Камышинская улица!

В наш город Давид Борисович прибыл 85 лет назад, 16 апреля 1931 года, лишенный всех регалий и фактически выброшенный в небытие. Но при этом нельзя сказать, что в саратовской ссылке он бедствовал — и условия были неплохими, и связи с родными. «О жизни Рязанова в Саратове до начала 1934 года известно мало. В это время он нигде не мог работать, мало с кем общался. В Энгельсе… проживали родственники жены Рязанова — ее племянница Анна Либих с мужем и тремя детьми: Львом, Зинаидой и Леной. Еще находясь в Москве, Рязановы оживленно переписывались с ними, присылали детям подарки, прежде всего книги. Теперь эти родственные отношения значительно укрепились. Изредка Рязановы ездили в Энгельс. Гораздо чаще приезжали в Саратов Либихи, они и помогли Рязановым навести порядок в квартире. Этим старым больным людям было, конечно, нелегко вести хозяйство. Позднее удалось найти домработницу — немку Берту из города Энгельса, которая стала как бы членом их семьи», — пишет Яков Рокитянский.

В Саратове Давид Рязанов вместе с супругой Анной Львовной поселились в небольшом домике по адресу: улица Камышинская, 85. Одноэтажный деревянный флигель на пересечении Рахова/Мичурина до наших дней не сохранился, но, как отмечает Рокитянский, опекающее ссыльного профессора ОГПУ подобрало ему трехкомнатную квартиру с кухней и погребом: «В одной комнате был устроен кабинет Рязанова, вторая использовалась как спальня, третья — как гостиная. Окна кабинета и спальни выходили на улицу. Квартира была неплохой. Но все портило отсутствие канализации, что создавало невыносимые санитарные условия».

Оказавшись в Саратове, Давид Рязанов не только боролся против несправедливого приговора, ведя безответную переписку с партийным руководством, но и занимался научной работой. Хотя в первое время было не до науки. «У меня были отняты и до сих пор не возвращены все книги и материалы, все рукописи, выписки и заметки, находившиеся в моем кабинете в Институте Маркса и Энгельса. Я лишен был возможности воспользоваться и той огромной массой книг, брошюр, документов, рукописей и корреспонденции Маркса и Энгельса, а равно и материалов по истории Первого Интернационала, собранных мною и полученных от Лауры и Поля Лафаргов, Бебеля, Каутского и др. за 1907-1917 гг., переданных мною в Институт. Три года я был обречен на интеллектуальный голод, три года не имел возможности следить за иностранной литературой по моей специальности. До сих пор я не могу получить даже те тома собраний Маркса и Энгельса на русском и немецком языках, которые были подготовлены, обработаны и редактированы мною и вышли в 1931-33 гг. под именем Адоратского и др.!» — писал Рязанов из саратовской ссылки в политбюро в 1934 году.

Но несмотря на трудности, уже через год после прибытия в Саратов опальный академик начал готовить к изданию собрание сочинений английского классика политэкономии Давида Рикардо, которое в середине 1930-х годов вышло в Государственном социально-экономическим издательстве. Правда, в выходных данных фамилия переводчика не упоминалась, а в советской печати продолжали выходить разгромные статьи, разоблачающие «небезызвестного историка-меньшевика». Давид Рязанов по старинке безуспешно пытался писать на них ответы, оказывающиеся у чекистов, которые уже готовили «сюрприз» пожилому ученому.

Незадолго до истечения срока ссылки Рязанова, 13 декабря 1933 года особое совещание коллегии ОГПУ постановило продлить ее еще на два года, а 5 марта 1934-го приговор был скорректирован: Давиду Рязанову запрещалось проживать в Московской и Ленинградской областях. Но все это было тяжелым ударом, поскольку в начале 1934-го сильно заболела Анна Львовна. В этих условиях Рязанову удалось добиться для жены персональной пенсии, ее переезда в Москву, где она могла лечиться. Для этого Рязанова даже выпустили на пару дней в столицу, возвратившись из которой в Саратов пожилой политссыльный не мог жить в одиночестве, и в августе 1934-го к нему на Камышинскую улицу из Энгельса переехали родственники Анны Львовны — племянница с дочерьми. В этот же период в Саратовском университете началась работа по воссозданию ранее реформированного исторического факультета, и Рязанов, понимавший, что наш город стал для него пожизненным пристанищем, подался в СГУ.

«Осенью 1934 года Рязанов с ведома НКВД обратился с просьбой в краевые парторганы предоставить ему работу в области просвещения и культуры. В связи с предполагавшимся восстановлением исторического факультета он предложил свои услуги для организации его материальной части — библиотеки и кабинетов и был направлен к Рубинштейну, тогда заведовавшему культурой края»,— пишет биограф Рокитянский, которому в архивах СГУ удалось найти приказ от 22 ноября 1934 года о зачислении «с 21 ноября с.г. Д.Б. Рязанова временно исполняющим обязанности консультанта по научной части с окладом в 500 руб. в месяц». Упоминался он также в приказе № 40 по университету от 27 июня 1937 года, где назван в числе «консультантов по укомплектованию исторической библиотеки», также с окладом в 500 рублей.

Библиотечный двурушник

Работая на истфаке, а позже в библиотеке СГУ, Рязанов «перерыл сотни тысяч книг, причем не только в университетской библиотеке, но и в других книгохранилищах Саратова». «Он фактически создал библиотеку истфака и укомплектовал, в частности, библиотеку кафедры нового и новейшего времени, значительно пополнил исторической литературой книжные фонды Научной библиотеки СГУ», — пишет Яков Рокитянский, ссылаясь на слова директора университетской библиотеки Веры Артисевич, которая в 1934 году принимала бывшего директора Института Маркса и Энгельса на работу.

9 мая 1937 года Давид Рязанов, отчитываясь декану истфака Павлу Рыкову (родственнику видного советского деятеля, уроженца Саратова Алексея Рыкова), писал:

«Я… изучил книжные фонды Научной библиотеки и Центральной библиотеки, обследовал библиотеку В.К. (Высшей коммунистической — прим. авт.) с/х школы и не только «открыл» библиотеку Нессельроде, но и разобрал ее при самых тяжелых условиях, составил необходимые списки литературы по всеобщей и русской истории, собрал коллекции книг для справочного аппарата… Я разобрал и систематизировал все большие книжные поступления — несколько тысяч книг, не имея все время ни одного помощника, проработал каталог периодических изданий Центральной библиотеки, Балашовской и Института механизации с/х и т.д. и т.д. На совершенно пустом месте теперь организована в течение двух лет… при минимальных расходах библиотека — студенческая и научная 15-18000 томов и в некоторых своих частях представляющая unicum в СССР».

В разгар Большого террора, летом 1937 года, несколько подзабытый «в верхах» ссыльный ученый внезапно напоминает о себе просьбой получить разрешение для выезда на лечение на юг. Причем соответствующее письмо Рязанов адресует не кому-нибудь, а главе НКВД Николаю Ежову. Произошло это 22 июля, а на следующий день Рязанова арестовали, обвинив в подрывной троцкистской деятельности. В качестве одного из «доказательств» следователи предъявили 67-летнему консультанту библиотеки СГУ общение с одним из сторонников Льва Троцкого Иваном Смирновым, который в начале 1930-х работал в Саратове начальником стройки завода комбайнов (об этом мы рассказывали в статье «Руины истории»). На допросах Давид Рязанов, в отличие от многих более молодых и физически сильных жертв ежовщины, не сломался и не признал вины. «Я никогда не вел борьбу против ВКП(б) или против Советского правительства. Это могут подтвердить все мои старые товарищи как в Политбюро ЦК ВКП(б), так и в Советском правительстве. Я остался, хотя и вне рядов партии, убежденным коммунистом и приверженцем Советской власти. Мне не в чем запираться. Меня можно обвинять, как это делал покойный Ильич, в излишней прямолинейности, но в двурушничестве можно только не зная меня лично и не зная моей работы в партии», — записано в одном из протоколов допросов. На 15-минутном суде, состоявшемся 21 января 1938 года, он также не признал обвинений, хотя упорство не помогло: приговор — расстрел — был приведен в исполнение в тот же день.

В судебном акте по делу Давида Рязанова была также прописана конфискация имущества, львиную долю которого составляли книги. Как удалось выяснить Якову Рокитянскому, часть из них была продана в комиссионные магазины, часть оказалась в Научной библиотеке СГУ, 353 книги были переправлены в мае 1938 года в Москву, в Институт марксизма-ленинизма.

Арестовали и Анну Львовну, которая провела пять лет в мордовских лагерях, а по отбытии срока в 1943 году вернулась в Саратов. После начала борьбы с культом личности она долго добивалась реабилитации супруга, но если ее оправдали в оттепельном 1958-м, то Давида Рязанова лишь в перестройку — 22 марта 1990 года. В постсоветское время имя Рязанова стало выходить из небытия, в последние годы на базе созданного академиком-социалистом Центра социально-политической истории проходят Рязановские чтения. В этом году они состоялись 19 февраля и были приурочены к 95-летию Института Маркса и Энгельса. Мероприятие было организовано совместно с Российским Государственным архивом социально-политической истории и Российским Государственным социальным университетом.

Что же касается Саратовского госуниверситета, то здесь, похоже, про известного ученого стараются не вспоминать. На сайте СГУ можно найти разве что несколько ссылок на Рязанова в библиотечных фондах. А про память ученого и его служение университету, очевидно, стараются не говорить — слишком уж неудобная он фигура. Вольнодумец, как все историки…

Источник: ИА Версия-Саратов.
Публикуется с разрешения автора.