В 2010 году в издательстве «Русский путь» вышла книга  «Тюремная одиссея Василия Шульгина. Материалы следственного дела и дела заключенного».

В настоящем издании впервые представлены материалы следствия и дело заключенного В. В. Шульгина, которые хранятся в Центральном архиве ФСБ России и Информационном центре УВД по Владимирской области. Это — уникальные документы, которые ранее не были доступны широкому читателю. Книга иллюстрирована редкими фотографиями, снабжена подробной вступительной статьей и научными комментариями.

О том, как проходила работа над книгой мы попросила рассказать одного из авторов доктора исторических наук, главного специалиста РГАСПИ, профессора ГИТИСа Александра Репникова.

Александр Витальевич, прежде чем мы начнем говорить о Вашей новой книге, расскажите, пожалуйста, кто такой Василий Шульгин? Чем он может быть интересен современному читателю?

Василий Витальевич Шульгин – русский политический деятель, принявший отречение Николая II, один из активистов Белого Движения, стоявший у его истоков, писатель и публицист – родился при Александре II, а умер при Л.И. Брежневе… Вы только вдумайтесь – при Брежневе, в Советском Союзе, а не в эмиграции, да ещё и на свободе. Этакий «разведчик господа Бога», свидетель и участник многих исторических событий.

В 1944 году Шульгин был задержан сотрудником «Смерша» в Югославии и отправлен в Советский Союз (арест будет оформлен только в конце января 1945 года). А в июле 1947 года постановлением Особого Совещания при МГБ СССР Шульгин был приговорен по ст.ст. 58-4, 58-6 ч. I, 58-8 и 58-11 УК РСФСР к 25 годам тюремного заключения. Шульгин вышел на свободу досрочно в 1956 году и прожил еще до 1976 года!

О жизни Шульгина до 1944 года написано огромное количество статей. Почти каждая  публикация об отречении Николая II – это обязательно упоминание Шульгина. Есть ряд воспоминаний тех, кто благополучно с ним общался в 60-70 е годы. Тем не менее, до недавнего времени кусок, соответствующий «тюремному периоду», оказывался – «белым пятном» в биографии Шульгина.

Когда Вы впервые узнали о Шульгине? Чем привлекала Вас его личность?

Моё знакомство с Шульгиным началось в 90-м году, когда в московском издательстве «Новости» вышел большой том его работ, включивший   книги «Годы», «Дни», «1920 год». В тот период в СССР уже начали издавать и переиздавать воспоминания тех, кто находился «по ту сторону баррикад», но даже на фоне Б.В. Савинкова, А.И. Деникина и прочих, Шульгин выделялся. Он привлек меня и легкостью стиля, и большим количеством информации, которую тогда было не так просто получить  советскому студенту.

Когда началась работа над книгой «Тюремная одиссея Василия Шульгина»?

Первая публикация фрагментов появилась ровно 10 лет назад. В 2003 году в журнале «Новая и новейшая история» нами вместе с В.С. Христофоровым были впервые опубликованы некоторые материалы из его следственного дела (в том числе и анкета арестованного), снабженные вступительной статьей. С 2003 по 2007 год нами в журналах «Родина», «Россия XXI» и в ряде научных сборников была продолжена публикация отдельных материалов из дела. Эти публикации вызвали интерес, но не получили широкого резонанса со стороны общественности. Дело в том, что подобные материалы уже не «потрясали основ», как когда-то в 90-е. В те годы было достаточно опубликовать одну страничку из какого-нибудь следственного дела, чтобы в научной среде тот час же появились отклики и завязалась дискуссия. Сейчас люди уже как-то привыкли…

Следственные и судебные дела политического характера советского периода – относительно новый вид источника, и отсюда разные мнения. Одни исследователи считают, что это в большинстве своем сфабрикованные документы, которые нельзя публиковать. Согласно второй точке зрения, эти документы можно и нужно публиковать, но с обстоятельным комментарием и относиться к ним критически. В 2008 г. ВНИИДАД даже выпустил методическое пособие «Публикация документов следственных и судебных дел политического характера (1920–1950 гг.)». Характерно, что это именно «пособие», а не «правила». Вопросов тут остается много. Я говорю даже не о заведомо сфальсифицированной информации, или же добытой с применением методов физического, или психологического насилия. Материалы допросов могут в ряде случаев отличаться от прямой речи допрашиваемого, а даже если и нет, то человек, находящийся под следствием, всё равно пребывает в условиях прессинга. То есть, до истины тут сложно докопаться. Особенно это касается дел политического характера 30-х годов. Главное тут – профессиональный подход к источнику. При публикации требуется большая вступительная статья и подробные комментарии – своего рода начало и конец книги – где давалась бы общая характеристика источника и разъяснялся критерий отбора публикуемых документов. Когда книга «Тюремная одиссея Василия Шульгина: Материалы следственного дела и дела заключенного» готовилась к изданию, мы  очень тщательно работали над её структурой. И стремились показать, что степень достоверности информации по делу Шульгина очень высока.

Вы работали над этой книгой в соавторстве…

Да, Василий Степанович Христофоров и Владимир Геннадиевич Макаров, известны фундаментальными публикациями документов Центрального архива ФСБ России. Подготовленные ими сборники «Высылка вместо расстрела», «Очистим Россию надолго», «Остракизм по-большевистски», «Генералы и офицеры вермахта рассказывают… Документы из следственных дел немецких военнопленных. 1944–1951», «Тайны дипломатии Третьего рейха: Германские дипломаты, руководители зарубежных военных миссий, военные и полицейские атташе в советском плену. Документы из следственных дел. 1944–1955», «Вермахт на советско-германском фронте: Следственные и судебные материалы из архивных уголовных дел немецких военнопленных 1944–1952» и многие другие востребованы научной общественностью

Работая над историей русской консервативной мысли, я, конечно, не мог пройти мимо Шульгина. В этой связи обращение к материалам его следственного дела вполне закономерно. В 2005–2007 гг. наша работа получила поддержку Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ). Когда пришло время готовить к изданию книгу, проект вызвал интерес у издательства «Русский Путь», известного высоким профессионализмом и традиционным обращением к тематике Русского зарубежья. Рукопись получила поддержку издательской программы правительства Москвы. Так появилась эта книга.

Какие документы содержатся в книге?

Это, как видно уже из названия, материалы самого следственного дела и дела заключенного. За исключением нескольких  документов, которые мы же опубликовали в вышеупомянутых журналах, все остальные опубликованы в этой книге впервые. Помимо протоколов допросов, шла работа с воспоминаниями Шульгина, причем не только теми, которые он диктовал, или писал выйдя из тюрьмы, но и теми, что публиковались до его ареста. У нас была возможность проследить эволюцию многих его суждений, проанализировать влияние, которое оказало на взгляды Шульгина столкновение с советской реальностью в статусе подследственного и заключённого…

Даже удалось сделать не одно маленькое открытие, сравнивая воспоминания и протоколы допросов. В воспоминаниях Шульгин писал, что его пугали очной ставкой: «Крупной фигурой в эмиграции был Михаил Александрович Троицкий, глава новопоколенцев». Следователь «угрожал… очной ставкой с Михаилом Александровичем. Но и она не состоялась». Так вот, в показаниях Шульгина никакого Михаила Александровича Троицкого мы не обнаруживаем, зато есть известный деятель эмигрантского Национально-трудового союза нового поколения Михаил Александрович Георгиевский, имя которого звучало во время допросов. Георгиевский, тоже оказавшийся под следствием,  упоминает про рукопись Шульгина «Пояс Ориона», в которой шла речь о создании единого союза из трех «звезд» пояса Ориона: Германии, Японии и России, причем России, освобожденной от советской власти с помощью Германии и Японии. Про эту повесть Шульгина, ссылаясь на показания Георгиевского, спрашивали во время допроса 14 сентября 1945 г. В своих воспоминаниях Шульгин не рассказывает об этой повести и ее содержании, а Георгиевского «маскирует» как Троицкого, причем заявляет: «Все же Троицкий что-то на этой игре для себя выиграл. Если мне дали двадцать пять лет, то ему надо было дать сорок, а он получил двадцать. Но он умер раньше срока». В действительности судьба Георгиевского была совсем иной, чем писал Шульгин – он был расстрелян 12 сентября 1950-го.

В протоколах допросов многие события из тюремной жизни В. Шульгина остаются за кадром, получить более точную картину можно в его воспоминаниях, о чем он в них пишет, чему уделяет наибольшее  внимание?

В первую очередь, это знаменитый эпизод со следователем просьбой о дополнительном питании… Шульгина допрашивал майор Алексей Акимович Герасимов. Допрашивал преимущественно «в ночную смену», ну а ночью следователю приносили прямо в кабинет еду. В определённый момент Герасимов заметил, что Шульгин – человек уже немолодой и не особенно здоровый – смотрит на эту еду голодными глазами. Когда Шульгин не выдерживает и просит отдать ему оставшийся кусок хлеба, то Герасимов просьбу выполняет, да ещё и интересуется: сильно ли голодает Шульгин. Тот признаётся, что весьма…. В ответ на это, следователь рекомендует написать начальнику Следственного отдела ГУКР «Смерш» соответствующее заявление и обосновать: мол, голод мешает вспоминать и давать правдивые показания. Шульгин заявление пишет, и мы, в свою очередь, даем его текст в книге: «С некоторого времени я испытываю состояние телесной слабости, которая, в свою очередь, вызывает ослабление душевной способности и, особенно, памяти, что может влиять на качество моих показаний следствию и суду. Принимая во внимание вышеизложенное, позволяю себе просить о назначении мне, если это возможно, добавочного питания». Дата – 1 апреля 1945 года.

Василию Витальевичу дали дополнительное питание?

Нет. Но интересно то, что через некоторое время Герасимов у него поинтересовался, возымело ли действие отправленное заявление…  И на этом история закончилась, но характерно в ней то, что на самом деле она не только и не столько о Шульгине, сколько о Советской России того времени: этакая подсветка, звуковая дорожка, задний план – помогающие воссоздать атмосферу, пропитанную трагизмом и ощущением абсурдности. Тут нельзя не отметить, что литературный слог Шульгина даже в таких вот печальных текстах отличается необычайной живостью… Читая, словно представляешь себе события. Так, в своих воспоминаниях Шульгин описывает людей, которых встречал в камерах. Был среди них и генерал Гельмут фон Паннвиц (повешен 16 января 1947), который, по словам Шульгина, «ничего не ел, все раздавал товарищам по камере. Другие немцы шептали мне:

— Ему грозит смертный приговор.

— За что?

— Он командовал вашими казаками.

— Где?

— В Югославии. И они там усердствовали…

Тем временем он все же не терял бодрости. Нас в камере было семь человек. Мы выстраивались в три пары с генералом впереди и молодцевато маршировали в ногу двадцать минут, которые нам полагались на прогулке… Однажды генерала вызвали, и он больше не пришел. Он был казнен».

Давайте взглянем на события предшествующие его тюремной «одиссее»  в хронологическом порядке…

Давайте. В 1944 году наши войска входят в Югославию. Шульгин себе спокойно живет в городе Сремски-Карловцы. Судя по последующим воспоминаниям, у него были достаточно нейтральные отношения с представителями советского командования; поэтому, когда однажды утром Василий Витальевич по обыкновению вышел за молоком – и его попросили заглянуть к коменданту – то ему и в голову не пришло, чем эта встреча может для него закончиться. Так и пошёл: с той же самой кантицей, с которой в молочную лавку ходил.

Не знал Шульгин вот чего: когда советские войска освобождали Восточную Европу, перед органами «Смерша» была поставлена задача выявить бывших белогвардейцев и участников антисоветских организаций. Здесь важно отметить, что в «органах» никогда и ничего не забывали: если некто (например, известный евразиец, князь Константин Александрович Чхеидзе) участвовал когда-то в Белом движении, то ему это рано ли поздно должно было аукнуться. Если ещё в дореволюционные времена человек состоял в какой-нибудь монархической организации – ему это тоже припоминали. А если он во II-ю мировую – прямо или косвенно проявил себя пособником нацистов, симпатизировал им и т.д. то ему это припоминали особенно (как, было с евразицем Иваном Семеновичем Белецким). Советская власть ничего не прощала. В случае Шульгина (так же, как, например, с участниками евразийского движения) для советских офицеров, ведущих допрос, было несомненно, что такие деяния, «давно минувших дней», как участие в Белой армии, как и любой иной факт принадлежности к антисоветскому лагерю заслуживают возмездия.

Одним словом, у Шульгина – который был дворянином, монархистом, депутатом Государственной Думы, участником Белого Движения, и прочая – не было шансов вернуться в тот день из молочной лавки домой.

Всего вышеперечисленного с лихвой хватило бы на вынесение смертного приговора, почему Советская власть сохранила Василию Витальевичу жизнь?

У многих читателей нашей книги, после прочтения текстов допросов Шульгина возникал вопрос о том, почему ему была сохранена жизнь. Ответ, как мне кажется, таков – после Великой Отечественной войны Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г. была провозглашена отмена смертной казни. Этот Указ установил, что за преступления, наказуемые по действующим законам смертной казнью, в мирное время применяется заключение в исправительно-трудовом лагере сроком на 25 лет (именно столько и получил престарелый Шульгин, который вряд ли тогда мог предположить, что доживет до 1976 года). Объявленный в 1947 году отказ от смертной казни формально действовал до принятия нового Уголовного кодекса РСФСР 1961 года. В кодекс смертная казнь уже была включена как исключительная мера наказания за особо тяжкие преступления. Однако фактически смертную казнь снова начали применять уже через три года после провозглашенной отмены. 12 января 1950 г., был принят Указ Президиума ВС СССР «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам, подрывникам-диверсантам» (напомню, что Георгиевский был расстрелян 12 сентября 1950 г.), а 30 апреля 1954 г. смертная казнь была введена и за умышленное убийство.

И так уж совпало, что Георгиевский (тот самый псевдо-Троицкий) попадает под смертный приговор, а Шульгину повезло. Его дело затянулось, приговор был вынесен немного позже, и в результате — вместо расстрела – он получил 25 лет.

Вот уж действительно – «разведчик господа Бога»… Можно ли сказать, что судьба его хранила?

Вопрос о роли рока  в судьбе человека тут неизбежен, хотя сам он склонен считать себя творцом истории. Василий Витальевич, не будучи политиком первого плана, несомненно, внёс вклад в российскую историю: в качестве думского депутата, белогвардейца, белоэмигранта, политзаключённого, а потом – представителя таких вот «бывших» в Советском Союзе. Где он при этом был творцом, а где игрушкой в руках судьбы? Кто знает…

К слову сказать, Шульгин очень увлекался всякой мистикой. Не только потому, что это было в начале ХХ века модно; просто во многих событиях своей жизни он видел влияние рока. Это трагическая гибель первой жены, исчезновение сына, события Гражданской войны и, наконец, арест 1944 года, то, что он выжил в тюрьме и последующее избавление… Выходит, что для чего-то судьба берегла его всё время. Для чего?

С возрастом такой вопрос возникал у Шульгина всё чаще. И он всё пытался на него ответить… Судя по туманным фразам, проскакивающим время от времени в воспоминаниях, Шульгин ожидал, что его вот-вот куда-то призовут, может быть даже и назначат на важную должность… Но никуда его не призвали, однако остался от Василия Витальевича в истории чёткий след, который исследователям ещё предстоит детально изучить. Нашей книгой Шульгин не исчерпывается. Ещё ожидают своей очереди материалы, что находятся российских архивах; или те, что рассеянны по Европе, и те, что осели в Америке. Всё это превращает Шульгина в невероятно ценного очевидца, свидетеля целой эпохи.

В какую эпоху жил Василий Шульгин? Кто оказал на него наибольшее влияние?

Василий Витальевич Шульгин родился в Киеве. Родного отца, В.Я. Шульгина, он потерял он очень рано,  однако, судьба послала ему прекрасного отчима – Дмитрия Ивановича Пихно, ставшего для Шульгина авторитетом на всю оставшуюся жизнь.

Отец Шульгина с 1864 г. издавал газету «Киевлянин» программа, которой была выражена словами: «Этот край русский, русский, русский». Позиция газеты не прошла незамеченной, найдя отражение в карикатуре, опубликованной в киевских изданиях. На ней был изображен В.Я. Шульгин в вицмундире, надетом сверху русской надевки, а под ним надпись: «Это край русский». С одной стороны от него стояли грустные «хохломаны» в свитках и смушевых шапках и говорили: «Не, брешешь, москалю: цэ украйна!». По другую – польские господа в чамарках и конфедератках, восклицавшие: «Лжешь, москаль, то есть край забранный!».

С 1878 года редактирование газеты взял на себя Д.И. Пихно и В.В. Шульгин сначала стал там постоянным автором, а впоследствии – редактором. Ещё одной несомненной заслугой Пихно стал тот факт, что он способствовал раскрытию литературного таланта своего пасынка. Благодаря Дмитрию Ивановичу молодой Шульгин начал работать в газете «Киевлянин» — через некоторое время ему уже доверяли написание передовых… Именно так Шульгин постепенно превратился в рупор русского национализма.

Пихно был русским националистом. Это, в определённой степени, было обусловлено тем, что семья жила в Киеве, где так сильны были проукраинские настроения.

В чем заключались проукраинские настроения? И как относился к этому вопросу сам Шульгин?

Он считал, что «украинство» выдумано с целью возможного расчленения России и дестабилизации ситуации в империи. Это не означало, что Шульгин выступал против каких-то национальных традиций, он их по-своему знал, понимал и любил. Но это был именно тот период – начало ХХ века – когда империя начинала рушиться с окраин. Как пирог подгорает с краев — национализм польский, финский; национализм кавказских народов, национализм украинский. Всё это, конечно же, способствовало дестабилизации. Уже после освобождения из тюрьмы в неопубликованной работе «Опыт Ленина» Шульгин предупреждал советских управленцев: «Положение Советской власти будет затруднительное, если, в минуту какого-нибудь ослабления центра, всякие народности, вошедшие в союз Российской империи, а затем унаследованные СССР, будут подхвачены смерчем запоздалого национализма. Все они тогда начнут вопиять, призывая небеса во свидетели, что они требуют только того, что поощряла Советская власть, когда дело не касалось ее самой. — Колонизаторы, вон из Украины! Вон из Крыма! Вон из Грузии! Вон с Кавказа! Вон из Казахстана! Узбекистана! Татарии! Сибири! Вон, колонизаторы, из всех четырнадцати республик. Мы оставим вам только пятнадцатую республику, Российскую, и то в пределах Московии, набегами из которой вы захватили полсвета!».

Василий Витальевич прекрасно осознавал силу национализма, как концепции. Он понимал, что подобные идеи людей увлекают, причем не только русских. Национализм может стать мощным фактором. Русский национализм тогда ещё только оформлялся и Шульгин стал одним из тех, кто закладывал основы.

В чём конкретно выражался национализм Шульгина?

Православие, самодержавие, народность. По этим пунктам его взгляды смыкались с официальной идеологией. Но Шульгину требовался ещё и национальный лидер. Потому что, одно дело — это отстаивать монархию вообще, а другое — защищать курс конкретного политика. Вот такого политика он и находит в Столыпине.

Кстати, впоследствии поиски персонифицированного воплощения власти привели к тому, что Шульгин «увлёкся» людьми с диктаторским стилем: это и А.Н. Гришин-Алмазов, и П.Н. Врангель, и даже Бенито Муссолини. Ему всё время импонировала власть, которая имела бы твердый курс. Поэтому, когда начинаются реформы Столыпина, Шульгин поддерживает их полностью. Будь это вопрос, связанный с Финляндией или аграрная реформа.

Шульгин неоднократно избирался в Государственную думу, чем он там занимался? Чем отличались эти думы друг от друга?

Шульгин избирался депутатом во II, III и IV Государственные Думы. Если коротко говорить об этом периоде, то признаком того времени было бурное столкновение мнений. Первую Думу, как вы помните, правительству пришлось разогнать. Потому что Дума, которую называли «Думой народного гнева» и т.п., оказалась неспособной сотрудничать с властью, ну и власть, честно говоря, с такой Думой тоже сотрудничать не собиралась. Вторую Думу тоже распустили… Четвёртую упразднили большевики, и выходит, что нормально у нас просуществовала только третья по счёту Дума. Это к вопросу о том, как трудно в России прививался парламентаризм.

Итак, мы видим, что Вторая Дума – это, конечно, столкновение оппозиции с властью, ну и оппозиционеров с монархистами, которые пытались эту власть защищать. И вот здесь очень важно было иметь не только бойкое перо, но и ораторское мастерство. Потому что, когда идет полемика (а иногда и то, что сегодня мы называем «черным пиаром»), нужно уметь держать удар. И Василий Витальевич всегда умел возразить оппоненту, найдя какую-то слабину в его аргументации. Мог довести противника до белого каления, не выходя при этом из себя. Сам Шульгин позже в личном письме так объяснил свою манеру: «Должен сказать, что у меня всегда было непреодолимое желание разговаривать самым презрительным тоном с наглецами. И это потому, что это единственный отпор, который они понимают… Вы, может быть, припомните, что во второй, да и в третьей, Государственной Думе я имел несчастную особенность доводить своих политических противников до неописуемой ярости именно этим свойством. И если хотите, это прием правильный. Довести противника до бешенства, сохранив самому хладнокровие, есть один из методов борьбы. Вот откуда я думаю и происходит эта манера по существу». Правда, это стоило нервов. Шульгин писал, что, примерно через месяц, после того, как он первый раз взошел на думскую трибуну, о нем писали: «Снова на кафедре Шульгин. Хитро поблескивая глазами херувима, эта очковая змея говорит отменные гадости Государственной думе»; а еще через несколько месяцев, он получил такую характеристику: «Говорит всем известный альфонсообразный Шульгин».

Что произошло, что именно Шульгин – «столыпинец» и убеждённый монархист – принимает в 1917 году отречение Николая II ?

Этот вопрос ему задавали на протяжении всей жизни – и во время Гражданской войны, и в эмиграции, и в Советском Союзе… Мне кажется, для Шульгина эти мартовские дни 1917 года стали своего рода «точкой невозврата». А на более общем плане — отречение Николая II произошло в том числе и в результате оппозиционных игр, в которые с удовольствием играла тогдашняя интеллигенция. Однако, призывали, если вспомнить известное стихотворение, прекрасную даму, а вместо неё объявилась продажная девка, да ещё и ужасы Гражданской войны за собой привела. Эти настроения оппозиционного Прогрессивного блока хорошо охарактеризовал сам Шульгин: «Я чувствовал их, моих товарищей по блоку, и себя… Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить ее или порицать… Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи… под условием, чтобы императорский караул охранял нас… Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала — у нас кружилась голова и немело сердце».

Шульгина в тот период тащили за собой обстоятельства. Он пожимает руку П.Н. Милюкову, по сути обвинившему власть в государственной измене. В Четвёртой Думе оказывается в Прогрессивном блоке — оппозиционной структуре — и начинает критиковать систему. Причем монарха как такового Шульгин не клеймит. Но критика власти понималась в том числе, как и критика Николая II.

Но Шульгин не принял революцию. Те, кто устраивал митинги рядом с колоннами Таврического Дворца были для него чернью, толпой: «Бесконечная струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное…», писал он. Однако, в преддверии 1917 года Василий Витальевич – аристократ, сторонник иерархии — вольно или невольно делал то, что эту революцию приближало.

Почему именно Шульгин с Гучковым поехали к Николаю II 5-го марта? Было здесь простое стечение обстоятельств, или присутствовало желание действительно помочь императору, как-то поддержать его? Возможно, Шульгин претендовал занять свое место в революции. Хотя необходимо отметить: в правительстве он никакой должности не получил.

После октябрьской революции Шульгин уезжает в Киев и вливается в ряды Белого Движения, какова была его роль?

Василий Витальевич пытался стать его идеологом, то есть, вооружить противников большевистского режима некой общей конструктивной идеей. Он очень много пишет. Но при этом ещё участвует в различных деникинских структурах, работает, используя опыт думской деятельности… и снова провозглашает монархические принципы. Что самому Деникину не особенно нравилось: Антон Иванович все же был либералом.

Следует отметить, впрочем, что Василий Витальевич не столько монархист, сколько цезарист – сторонник сильной единоличной власти. Поэтому к нему начинают прислушиваться те, кто склоняется к правой диктатуре. И вот если монархизм у Шульгина, скажем, честно, несколько условный (что ты за монархист, если царя критикуешь), то цезаризм вполне конкретный. Мы уже упоминали его отношение к Столыпину, Врангелю и проч.

Отмечу, что он проявил себя не только как публицист, но и как практик. Он был человеком действия, и в Гражданскую войну Шульгин основал «Азбуку» – это организация, в которой каждый из участников имел псевдоним, начинавшийся с определенной буквы. «Азбука» стала одним из осведомительных органов Добровольческой армии, и с февраля 1919 года содержание ее было отнесено на кредиты штаба. Грубо говоря, это была разведывательная и аналитическая деятельность.

Что стало причиной эмиграции Василия Шульгина?

Белые терпят поражение. Оставаться в России не было возможности и после долгих мытарств и приключений Шульгин осядет в Европе, пытаясь по горячим следам осмыслить опыт проигравших. Шульгин полагал, что «большевики воображают, что они насаждают социализм в России, а вместо этого выковывают будущую страшную, крепкую, сильно спрессованную и национально, до шовинизма, настроенную Россию… но делается это стихийно, по каким-то неведомым никому законам… будет преемственность между Россией большевистской и Россией будущего, как была преемственность между революцией и Бонапартом. Не будет морального удовлетворения, что предатели получат возмездие от России. Они поедят друг друга сами, и сам большевизм исцелит большевизм».

В 1926 году Шульгин приезжает в Советский Союз, после чего пишет книгу «Три столицы» через некоторое время выясняется, что это была спланированная операция (которая затем легла в основу художественного фильма «Операция Трест»). Как случилось так, что Шульгин – родоначальник «Азбуки» не разглядел во всем этом мероприятии провокации?

Шульгин в этой истории оказался практически жертвой обстоятельств. Когда трестовские эмиссары прибыли в Европу, Шульгин вызвался съездить в Россию и посмотреть, что же это за организация такая… Поехал, но «липу» не разглядел.

…Впрочем, до трестов ли ему было. Шульгин предполагал, что его исчезнувший сын находился где-то на территории Советского Союза; предполагал, что он якобы лежит в психиатрической больнице в Виннице. Поэтому Василий Витальевич едет в Советский Союз и в рамках проводимой чекистами операции посещает Киев, Ленинград и Москву. Сопровождает его А.А. Якушев. Шульгин встречается с представителями этого «могущественного» треста, ему показывают, какие у организации колоссальные возможности. Когда выяснилось, что Шульгин положительно воспринимает советскую действительность, ему намекнули, что он мог бы написать книгу о своей поездке. Он ухватился за эту идею и по возвращении в Париж опубликовал сначала в эмигрантских газетах, а затем отдельным изданием свои впечатления о поездке в СССР под названием «Три столицы». Шульгин принимает всё за чистую монету и пишет потом книгу… Ну а что ещё делать писателю? И вот книга написана. Прежде чем её публиковать, автор решает дать трестовцам текст на согласование… ибо конспирация и всё такое. Трестовцы читают, делают незначительные исправления и дают добро. Как это было ни печально для политика и конспиратора (вспомним «Азбуку») Шульгина, но он оказался разменной фигурой в большой игре. Впоследствии чекисты говорили, что на книге можно было штамп ставить – «проверено Дзержинским» или что-нибудь в том же роде.

Когда книга Шульгина издаётся, то это сенсация – автора в Советской России не только не посадили и не расстреляли, но ещё и дали убедиться, что некоторые деяния большевиков вполне пошли стране на пользу (не будем забывать, что Шульгин попал на родину в период НЭПа)… Книгу переводят на другие языки, она очень популярна, а потом вдруг выясняется, что вся операция «Трест» — это на самом деле обманка чекистов и сама поездка проходила под контролем спецслужб.

Шульгин падает с небес на землю. Впоследствии Шульгин скажет о книге «Три столицы»: «Она вознесла меня на необычайную высоту. Некоторое время я был самой яркой фигурой в эмиграции… Затем последовало падение. Совершенно головокружительное. С вершин восхищения — в бездну насмешки». Публикация стала крахом его политической карьеры и надолго отбила желание писать.

Как складывается жизнь Василия Шульгина после выхода из Владимирского централа?

Шульгин вспоминал, что в ночь на пятое марта 1953 года ему приснился сон: «Пал великолепный конь, пал на задние ноги, опираясь передними о землю, которую он залил кровью». Он связал сон с годовщиной смерти Александра II, и только потом узнал о смерти И.В. Сталина. Его освободят досрочно по указу от 14 сентября 1956 года. Вместе с сопровождающим он выйдет из тюремных стен, осматриваясь по сторонам. Заметит, множество кошек, которые «лазили повсюду и у всех что-нибудь выпрашивали. Это были бездомные кошки, жившие подаяниями. И подавали… я сделал вывод, что советские люди относятся к животным более по-человечески, чем к иным людям». Шульгин прибудет в небольшой городок Гороховец, расположенный неподалеку от Владимира. Будет жить там некоторое время в доме инвалидов. Туда приедет из-за границы его жена, которую муж не видел 12 лет. Потом им дадут квартиру во Владимире и туда постепенно начнут приезжать группы почитателей и просто любопытствующих.

К нему едут И.С. Глазунов, А.И. Солженицин и вообще – много разных писателей. Хотя Шульгин и не являлся фигурой первого плана, но был он в механизме российской истории важным винтиком, свидетелем… мы, собственно, с этого и начали.

А в 60-70-е годы многие воспринимали его, как некий курьёз. В газетах о том, что Шульгин жив, конечно же не писали; и о судьбе его стало известно только после того, как вышли сначала статьи, а потом и книга (которую он, кстати, не очень любил) под названием «Письма к русским эмигрантам».

Книга являлась частью пропагандистской акции, и благодаря ей люди узнали, что «тот самый» Шульгин жив и находится в Советском Союзе. И даже чувствует себя весьма неплохо… К нему стали ездить — хотя бы для того, чтобы посмотреть на человека, который принимал отречение Николая II. Многие хотели чему-то научиться от человека, прошедшего столь необычный путь. Ну — вот ходят же люди к гуру, старцам и прочее в том же духе — так и вот некоторые интеллигенты и к Шульгину шли, чтобы о чем-то его спросить.

Сам Василий Витальевич гостям был рад.

Тюрьма сделала Шульгина мудрее… Именно в эти годы отношение его к людям, к жизни, к смерти стало более философским; он уже не пытается, как прежде в эмигрантской публицистике судить, разить, хлестким словом бичевать. Он переходит к осмыслению пройденного пути — и своего собственного, и того, что пережила за это время Родина.

Но не будем забывать, что неусыпное око цензуры в Советском Союзе не дремлет. И выводы свои Шульгин маскирует под сны и абстрактные размышления. Например, пишет, что приснился ему … Ленин и он знал, «что мы находимся с Лениным в трансцендентальном мiре, но знал и то, что сейчас над ним будут вершить Страшный Суд. Впрочем, в этом Суде я не ощущал ничего страшного, наоборот, я знал, что это будет суд правильный и справедливый. И я сказал Ленину:

— Хотите я буду вашим защитником?

И он ответил согласием.

Я думаю, он понял. Я из тех, кто много от Ленина пострадал. Поэтому моё слово в его пользу будет весить больше, чем тома его последователей, сделавших на Ленинизме карьеру. К сожалению, я проснулся, не успев сказать свою защитительную речь. Но, может быть, когда-нибудь я ее напишу наяву».

Впрочем, один раз ему пришлось работать «по заданной теме», когда он пишет работу, получившую название «Опыт Ленина». Естественно, не для публикации, а для того, чтобы посмотреть, насколько Шульгин лоялен в отношении Советской власти. Ну, не исключено, что еще и для того, чтобы действительно выяснить, какие слабые места видит он в системе.

Так появилась на свет интереснейшая работа «Опыт Ленина», которую, к сожалению, полностью у нас не публиковали.  В ней Шульгин отмечает, к примеру, экономические недостатки системы, связанные с так называемым дефицитом. Он отмечает и психологические проблемы – в частности, то, что сегодня мы называем хроническая усталость. Что, например, даже в быту советские люди всё время бегут, как на пожар и никак не могут успокоиться, потому что от них всё время требуют «догнать и перегнать»… Затронуты в работе также тема преступности и даже национальный вопрос. Очень интересная работа получилась.

А как оценивают деятельность и интеллектуальное наследие Шульгина современные историки?

Им интересуются, о нем пишутся статьи. Но в них, к сожалению, очень много тенденциозных оценок… Журналисты и литераторы с лёгкостью вешают этикетки, у них часто всё — либо «чёрное», либо сразу «белое», — благо и того, и другого в биографии Шульгина хватало.

Историки же более нейтральны, они пытаются идти по пути объективности, где можно не сопровождать каждый шаг восторженными эпитетами, или криками возмущения. И вот за этой схемой я вижу будущее. И ещё мне кажется, что для заполнения белых пятен нашего исторического прошлого, необходимо более широко охватить литературную деятельность Шульгина. Он ведь прекрасно писал.

Например, находясь в эмиграции в Константинополе, он пристально наблюдает за русскими, которые оказались выброшенными из России, из привычной атмосферы, и впоследствии эти наблюдения были включены в цикл очерков Шульгина «1921 год». Там он интересно описывает, как ходят по Константинополю русские барышни. Толпа их пихает, толкает и внимания на них не обращает, а они себе идут, как по Невскому, и никак не могут осознать, что жизнь-то старая рухнула.

Сам-то Шульгин очень быстро понял, что возврата назад не будет. Он начинает писать в эмигрантские газеты, занимается публицистикой, осмысляет опыт поражения  в книге «1920 год». Пишет он, скорее, не из-за денег, а потому, что не может не писать. Он очень много публикуется в эмигрантских изданиях. К сожалению, у нас эти материалы ещё не изданы.

Есть ли в публицистике Шульгина образ будущей России? Какой он её представлял? Какой бы он хотел, чтобы она была?

У Шульгина есть книга «Нечто фантастическое». Это утопия, которая, опять же, не переиздавалась (хотя у нас есть планы ее переиздать), и которую он писал в надежде обозначить более чётко контуры будущей России. Россия для него  — страна крепких собственников, хозяев. Почему так проникся Шульгин столыпинской реформой? Именно потому, что в его понимании — и крестьянин, и рабочий, и интеллигент, и государственный служащий – в первую очередь должны быть хозяевами той вотчины, которой обозначена сфера их деятельности и интересов. Колхозы для него — это нечто неприемлемое. А симпатизирует он крепкому мужику – собственнику и работяге. Можно сказать, что в определённой степени Шульгин, основывался на идее корпоративизма, на идее сильного государства, но не диктатуры. Он был за сильную власть, но  диктатура для него (неважно какая — советская, антисоветская) всё-таки не была самоцелью. Будущая Россия Шульгина – это та, которую строил Столыпин, и которую ему достроить не дали.

Карина Календарева 

Май 07, 2013.